Если кто-то съел твое печенье, значит, ты не одинок =)
Волков: А что, дверь в камеру действительно захлопывается с таким зверским лязгом, как в кинофильмах из тюремной жизни?
Бродский: Да, именно с таким лязгом.
Волков: Ну вот вы в одиночной камере Большого дома. Опишите ее для меня.
Бродский: Ну, кирпичные стены, но они замазаны масляной краской - если не
ошибаюсь, такого зелено-стального цвета. Потолочек белый, а, может быть, даже
серый, я не помню. Вас запирают. И вы оказываетесь тет-а-тет со своей лежанкой,
умывальничком и сортиром.
Волков: А какого размера камера?
Бродский: Если не ошибаюсь, восемь или десять шагов в длину. Примерно как эта
моя комната здесь, в Нью-Йорке, но уже в два раза. Что же в ней было? Тумбочка,
умывальник, очко. Что еще?
Волков: Что такое - "очко"?
Бродский: Очко? Это такая дыра в полу, это уборная. Я не понимаю, где вы жили, Соломон?!
Волков: В это время уже жил в Ленинграде, в том же самом городе, где и вы, в интернате музыкальной школы при консерватории. И такого слова - "очко" – никогда не слышал.
Бродский: Что еще? Окно, сквозь которое вы ничего не можете увидеть. Потому что там, кроме, как полагается, решетки, еще снаружи намордник. Сразу объясняю: это такой деревянный футляр, чтобы вы не могли высунуться, скорчить кому-нибудь рожу или помахать ручкой. И вообще чтобы вам было максимально неприятно.
Волков: Лампа стоит на тумбочке?
Бродский: Нет, лампочка висит, вделанная в потолок. И она тоже забрана решеткой, чтобы вы не вздумали ее разбить. В двери, естественно, глазок и кормушка.
Волков: Кормушка открывается вовнутрь, как в фильмах?
Бродский: Да, вовнутрь. Но дело в том, что, пока я там сидел, я не видел, как она открывается. Поскольку это была следственная тюрьма. И меня по двенадцать часов держали на допросах. Так что еду, когда я возвращался в камеру, я находил уже на тумбочке. Что было с их стороны довольно интеллигентно.
Диалоги с Иосифом Бродским. Соломон Волков.
24 мая Иосифу Бродскому исполнилосьбы 70 лет

Бродский: Да, именно с таким лязгом.
Волков: Ну вот вы в одиночной камере Большого дома. Опишите ее для меня.
Бродский: Ну, кирпичные стены, но они замазаны масляной краской - если не
ошибаюсь, такого зелено-стального цвета. Потолочек белый, а, может быть, даже
серый, я не помню. Вас запирают. И вы оказываетесь тет-а-тет со своей лежанкой,
умывальничком и сортиром.
Волков: А какого размера камера?
Бродский: Если не ошибаюсь, восемь или десять шагов в длину. Примерно как эта
моя комната здесь, в Нью-Йорке, но уже в два раза. Что же в ней было? Тумбочка,
умывальник, очко. Что еще?
Волков: Что такое - "очко"?
Бродский: Очко? Это такая дыра в полу, это уборная. Я не понимаю, где вы жили, Соломон?!
Волков: В это время уже жил в Ленинграде, в том же самом городе, где и вы, в интернате музыкальной школы при консерватории. И такого слова - "очко" – никогда не слышал.
Бродский: Что еще? Окно, сквозь которое вы ничего не можете увидеть. Потому что там, кроме, как полагается, решетки, еще снаружи намордник. Сразу объясняю: это такой деревянный футляр, чтобы вы не могли высунуться, скорчить кому-нибудь рожу или помахать ручкой. И вообще чтобы вам было максимально неприятно.
Волков: Лампа стоит на тумбочке?
Бродский: Нет, лампочка висит, вделанная в потолок. И она тоже забрана решеткой, чтобы вы не вздумали ее разбить. В двери, естественно, глазок и кормушка.
Волков: Кормушка открывается вовнутрь, как в фильмах?
Бродский: Да, вовнутрь. Но дело в том, что, пока я там сидел, я не видел, как она открывается. Поскольку это была следственная тюрьма. И меня по двенадцать часов держали на допросах. Так что еду, когда я возвращался в камеру, я находил уже на тумбочке. Что было с их стороны довольно интеллигентно.
Диалоги с Иосифом Бродским. Соломон Волков.
24 мая Иосифу Бродскому исполнилось
